- Почему это? – вопрос не требовал ответа. – Я бы оперировал людей и был бы куда полезнее для общества, – усмехаясь, рассуждал Клемент. – Может быть, я бы защитил докторскую диссертацию, годам этак к пятидесяти. Мне бы дарили цветы и коньяк. А сейчас нам никто не дарит ни цветы, ни коньяк, - резюмировал он, разведя руками, словно демонстрируя отсутствие и того и другого. – Мне вот приходится пить пиво, - добавил он, оправдывая бутылку Американского Пилзнера в своей руке.
Они не спеша шли по коридору. По винно-красному ковру рябью бежала тень, как по морской глади под бризом. Белоснежные занавеси на окнах, которые Клемент собственноручно развесил, чуть покачивались. Раньше тут висели тяжелые гардины, но они успели морально устареть и были депортированы. Ветер из открытых окон то вдувал их внутрь, то выдувал наружу, то вдруг вскидывал вверх, к потолку, иногда задевая тканью Делливэри.
Стук каблуков почти заглушал мягкий ковер. Клементу куда приятнее было идти там, где он мог слышать размеренный ритм своего шага – например, по паркету или по брусчатке. Это не значит, что он избегал помещений с коврами. Точно так же не значит, что он стал бы избегать Австралию, если он бы не любил страусов.
Считается, что испокон веков мужчины изобретали для женщин вещи с целью подчеркнуть их красоту: корсеты, пышные платья с каркасом, роскошные воротники, туфли на невообразимом каблуке. Все красивое – для женщин, а все удобное – для мужчин. Это стремление выглядеть безупречно в неудобной одежде всегда вызывал снисходительную улыбку: в своих туфлях на небольших каблуках Клемент мог ходить сутки, ни разу о них не вспомнив. После того, как он последний раз утром посмотрел в зеркало, ни разу не возникало надобности посмотреть в него еще раз, чтобы удостовериться в том, хорошо ли лежит воротник рубашки или не торчит ли ремень из брюк – он и так знал, что все прекрасно.
- Вон посмотрите, - Клемент резко остановился в тени одного из простенков, зайдя за открытую раму и неожиданно потянув Делливери за локоть за собой, резко сократив расстояние между ними. Он указал вперед рукой, свободной от бутылки с таким видом, будто у него никогда не было более горячего желания, чем их увидеть. В конце коридора неподвижно, как два манекена, стояла пара зловещих мужчин в черных классических костюмах. Они делали вид, что не видят странную парочку. Им должно было показалось странным такое занятие. Клемент был даже готов предположить, что они похожи на тех, кто замышляет ограбить дом и, уже проникнул через окно, дружно о чем-то сговариваются. Наверное, о том, кому идти на второй этаж искать драгоценности, а кому на кухню за столовым серебром.
Клемент уже не пытался понять, каков был скрытый стержень их общения с этой странной девушкой: он находил в Дэлливэри что-то такое, что привлекало и отталкивало его одновременно. Он был уверен, что она считает этот фарс бездарным и глупым, почти жалея, что приняла в нем участие.
- Мы почти пришли, – Жанне заговорщески понизил голос, продолжая ломать комедию.- Я точно не помню, за какую нам точно дверь, не очень хотелось бы попасть за ту, где расчленяют неугодных свету. Комната для допросов, - чуть погодя пояснил Клемент, - делится на два помещения, в стене между которыми стоит зеркало. Очень хитрый трюк.
Ее серые глаза, утомленные солнечным светом, смотрели не на него, и в них не было ни одного живого проблеска какого-либо желания. Они равнодушно смотрели из-под черной челки и словно спрашивали «Когда же это закончится?», но пока все только начиналось. Однако, даже с очевидной скептической закалкой, которой обладал Клемент, сложно было продолжать фарс в атмосфере апатии. Он выплыл из-за занавески и уверенным шагом отправился дальше.