- Ты еще раздаешь указания... Откуда такие позывы к аристократизму, Тэйлор? - Оценив сытую вальяжность позы и речи, Джон, тем не менее, честно прошел к холодильнику и замер на несколько секунд, разглядывая уже имеющиеся в нем продукты и изучая новые, равномерно выгружаемые на полки. Ничего интересного, плюс - ни малейшего желания ваять для дорогого кузена фуагра и прочее дефлопе. Потому выпрямившись и перенося на разделочный стол все ту же упаковку яиц, он не удержался от ухмылки.
- Тогда - омлет.
Утверждая свое решение как единственное возможное, он махнул венчиком из нержавеющей стали и полез за глубокой миской.
- Если очень хочешь, соображу салат. В одном привокзальном кофеюшнике такой гордо именуется "весенняя свежесть". Рискнешь?
По простому разумение Марека еда вовсе не обязана была иметь какой-то интересный или хотя бы просто явный вкус - ведь всегда имеется кетчуп, которым можно полить все, за исключением, разве что, мороженного. И тогда вкус появится обязательно.
Но для Аска он старался. То ли стараясь изобразить из себя хоть сколько нибудь стоящего домохозяина, то ли из вежливости, то ли черт знает по какой причине. Аск старание, кажется, одобрял и наверное ценил. Во всяком случае, потреблял все сомнительные изыски почти не морщась - ну если только на зубах не начинала скрипеть яичная скорлупа.
- Расскажешь что-нибудь? - Он постоянно оглядывался на родственника, стараясь следить за его речью и одновременно ваять завтрак. Когда в руку вместо бутылки с оливковым маслом легла точно такая же - с уксусом, упустил этот момент из виду и щедро плеснул на разогретую сковороду. Правда, на этот раз, оплошность заметил почти сразу - когда руку обожгло вскинувшимся пламенем. И беззвучно вскрикнул, смахивая полыхающую сковородку в сторону.

Ошеломленный навалившейся внезапной, подлой, странной болью, Марек, изготовившийся голосить и даже открывший для этого рот, так и застыл в этом состоянии, почти не переменившись в лице. Он только криво морщился, старательно выворачивая шею, чтобы не зацепить даже краем глаза той, без сомнения кошмарной кровавой раны, которая, судя по ощущениям, зияла на месте руки. Пока Аск волок его к раковине, он успел даже немного всплакнуть - к счастью, бессознательно и неконтролируемо - организм, вероятнее всего, так сбросил мгновенно сковавшее члены напряжение. Счастья тут, конечно, было мало - смутившись такой девчачьей выходки, Джон решил реабилитироваться, принявшись отбиваться от спасательных мероприятий Тэйлора и оттеснять его бедром сперва от умывальника, потом и от себя.
- Я сам! Сам. Аск! Все нормально. Все правда нормально.
С трудом, с огромным трудом подавив первобытный потаенный страшок, он все-таки вытянул руку, и уставился на покрасневшую, покрывшуюся волдырями, кожу. Зрелище было удивительное и, поистине, как в бульварном романе, завораживающее. Ожоги расплывались на коже как-то удивительно равномерно, почти на глазах наливаясь краснотой. Стиснув зубы и плотно сжав губы, он облокотился одной рукой на край разделочного стола, подался вперед, медленно засовывая многострадальную конечность под струю воды. Увы, не вышло - он содрогнулся от боли и тихо взвыл уже вслух - вода ударила по раздраженной коже нестерпимо больно - в не слышащих ушах сильно забарабанил пульс.
- Че-еерт... Черт. Ужасно больно. Черт, Аск... - Обернулся, привычно вглядываясь в лицо кузена и чувствуя, как от одного вида его, хоть и обеспокоенной, но совсем не перекошенной, как его собственная, физиономии, стало легче. Дождался скорую, запивая нытье и стенания холодной водой. Стоически выдержал обработку раны, подписал отказ от госпитализации. И только после позволил себе окончательно скиснуть от осознания себя мямлей и нытиком. Рука под какой-то хитроумной повязкой, не прилегающей к коже, пульсировала и ныла, ожидая пока подействует обезболивание, и это не придавало правильности настрою.

Против роллов Джон ничего не имел. Он вообще ничего ни против чего не имел - аппетит пропал, будто его и не было. Тянущее чувство в животе, обозначавшее голод, удачно заместилось тикающей болью в руке. Но она потихоньку уменьшалась. А когда рука Тэйлора легла на его шею, Марек вообще забыл о всех своих печалях и вцепился взглядом в его губы.
Сперва он обреченно кивал, потом все-таки решил подать голос, который, как на зло, предательски дрогнул.
- Хорошо... Я постараюсь. Черт, ты же знаешь, как он меня бесит.
Сам понимал, а сейчас особенно ясно, что оно того не стоит. Что еще пара таких выходок и станет калекой. Но не объяснишь слышащему человеку, как это обостряет чувство своей неполноценности... Нет, даже не так - отличности от других. Когда слышишь все эти маловнятные шорохи и стуки, неустанно долбящие по перепонкам, когда различаешь голоса людей, но неизменно приходится вслушиваться, а то и переспрашивать (этого он, кстати, почти никогда не делал, предпочитая с умным видом дослушивать до конца, соображая смысл пропущенного по наитию, или выспрашивая у Аска, если речь шла, например, о работе).
Легче было жить в своем собственном, привычном и правильном мире, начисто лишенном каких-то звуков. Так он был собой, правильным, нормальным. И никогда не терял слова, если видел лицо говорящего.
- Хорошо... - Чтобы удобнее было сидеть, он подался вперед, упираясь рукой в колено сидящего напротив. - Ты прав, прав. А я дурак. Я убьюсь и тебе снова придется делать все одному. - Свел к шутке, сомнительной веселости, хмыкнул миролюбиво.

Неслышный вздох коснулся кожи - Марек ощутил его, приятно поежившись. Перенес на ногу кузена и вторую руку, провел пальцами, будто разглаживая складку ткани.
Потом, оказавшись на несколько секунд наедине с собой, запустил пятерню в волосы, приглаживая их и одновременно будто пытаясь привести себя в чувство. Выходило хорошо, ровно до того момента, как Тэйлор снова вернулся в кухню. Японская еда, выуженная из пакетов, пахнула неярко, но заметно - ни с чем не спутаешь. Выудив из бумажного свертка деревянные палочки, он здоровой рукой вложил их в пальцы пострадавшей, шевельнул, примеряясь. Выронил, едва успел соединить колени, ловя. Вздохнул, соглашаясь, что придется извращаться левой, или вооружиться вилкой.
- Было бы приятно, но я обязательно заподозрю, что потом ты потребуешь чего-то взамен этой услуги. Например, не дсавать тебя в дом престарелых. А на это я пойти никак не могу.
С рук, черт... Он бы натурально ел с его ладоней, собирая беглые рисинки губами...
Вытаращившись прямо перед собой, ошарашенный собственным воображением, Джон покраснел, как смущенная первокурсница церковно приходской школы, и от избытка эмоций даже умудрился поймать ролл палочками.

Медитативно проследив взглядом за движениями Тэйлора, Марек послушно качнулся вперед, все еще вопросительно глядя на кузена.
- Тогда я сам. Ам. - Подцепил зубами спрессованный кулек японского деликатеса, давно уже переставшего таковым являться, поймал губами каплю темного, правильно-густого соуса. Сосредоточенно прожевал, наблюдая за тем, как Аск воздает должное собственному желудку и, широко ухмыляясь, снова открыл рот.
- Не отвлекайся, кормилец. А про Лиззи даже и не думай. Будь моя воля, я бы подарил ей пояс целомудрия, а ключ проглотил.
Отчасти, кстати, это было правдой. Даже прискорбное ранение головы он получил в процессе отстаивания сестриной чести, в ничтожно юном возрасте. Малышка об этом, конечно, не знала - не знал никто, но факт оставался фактом. Глупо, конечно. И, если подумать, он не мог и не имел права распоряжаться ее судьбой, но в разговорах с матерью первым пунктом всегда шел детальный расспрос о том, что там у младшей на личном фронте. Причем у Марека мысли не возникало, что более лояльная и разумная матушка скорее всего умалчивала большую часть приключений молодой девушки. И давала сыну возможность спать спокойно, не совершая попыток сорваться из города и броситься в карательный поход против коварных совратителей его ангелочка.
Черт его знает, что это там говорило по Фрейду - как известно, иногда банан это всего лишь банан*, но на деле в глубине души Джон наверное не менее, а то и более, чем Лиз, мечтал о появлении в ее жизни Самого Лучшего, Не испорченного, С чистыми помыслами, Мужчины.

---
*
Приходит к великому Зигмунду Фрейду дочка, и говорит:
- Папочка, приснился мне сон. Приходит ко мне дядюшка Юнг, и дает мне банан. А банан такой весь зеленый, такой неспелый и чем-то даже противный. И не понравился мне банан и не взяла я его. А потом подошел ко мне дядюшка Фромм, и дал банан, а банан весь такой гадкий, гнилой и переспевший, и не взяла я этот банан тоже. А зато потом подошел ко мне ты, папочка, и дал мне банан весь такой хороший, приятный, созревший и вкусный...
Подумал Фрейд и говорит:
- Знаешь, дочка, иногда банан - это просто банан.

Отредактировано Джон Марек (2010-04-21 00:56:10)

Нет, лояльность в планы Джона не входила, поэтому он отрицательно мотнул головой на первую фразу Тэйлора. А уже через секунду отвлекся - так же, как и кузен, уставился на новообразовавшееся пятно. Подумал, что это, наверное, не лучший повод ставить Аска в известность о том, что стиралка, кажется, окончательно накрылась и придется снова таскать одежду на другой конец квартала, в прачечную. Впрочем он и сам об этом быстро забыл. Поймав взглядом замечание про сироп, неуверенно улыбнулся, быстро заглядывая в глаза мужчины. В попытке увидеть в них насмешку или издевку, или черт еще знает... что может побудить человека вот так вот играть с богатым воображением и все еще бушующим гормоном партнера по бизнесу.
Открыв рот, Марек шумно вздохнул, как рыба, выброшенная суровой волной на берег. И, сбросив сковавшее оцепенение, приподнял брови, складывая губы в дрожащую полуулыбку.
- Не пробовал. Но ты можешь...
Произнесено это было страшно глупо, очень тихо - до хрипоты в голосе, очень серьезно, что вряд ли пристало хорошей шутке.
сказал и замолчал, глядя на Аска. Показалось, что даже лампочка замигала от силы электричества, пробежавшего по собственной коже и поднявшего дыбом волоски на руках.

Стремительно пронесшийся по телу жар предсказуемо завершился там, где и должен был, заставив Джона подскочить на месте, но честно вернуться на исходную, приподняв подбородок и закрыв глаза. Сперва соус коснулся губ, потом ощутимо отяжелил ресницы. Эти ощущения оказались просто ничтожными в сравнении с тем, что ждало его, когда в дело пошел язык кузена, беззастенчиво и предельно вдумчиво снимая пошедшую подтеками густую жидкость.
Сейчас бы стиснуть кулаки, выдыхая восторженное "уух!", как перед прыжком на тарзанке. Но нет - чудом Марек сдержался, пережив описанное только внутри своего сознания.
Снова чужое дыхание коснулось уха и вот сейчас Джонни совершенно искренне и страстно пожалел, что не нацепил этот чертов аппарат, будь он трижды неладен... Но что бы там ни сказал Аск вслух, мысль свою он, вероятно, закрепил тактильно.
В ответ на что Марек все же тихо вздохнул, пропуская самое начало стона и упрямо потянулся вперед, вставая со своего места, делая пол шага по направлению к кузену и останавливаясь уже совсем рядом, напротив, сведя расстояние к минимуму, ткнувшись коленом к уголок табурета между ног сидящего.
Надо было, наверное, что-то сказать, но он так мучительно боялся спугнуть мгновение, что пообещал себе оставаться еще и немым, что бы ни происходило дальше.
Даже если дальше, собственно, ничего бы и не произошло.

Такое уже происходило раньше. Кажется, раз или два. Очень похоже - жарко, тесно, внизу живота причудливо тянет. Приходится надолго стискивать челюсти и все-равно сдавленно шипеть от удовольствия.
Уже происходило, с большим перерывом, неизменно обрываясь в тот момент, когда звенел будильник и Марек ошарашенно распахивал глаза, долго таращась в потолок не моргая, прислушиваясь к тому, как звенящее возбуждение сна окончательно переходит в реальность. А потом приходится запахиваться в халат и бежать в душ, рассчитывая на то, что по дороге не встретится родственник. Или наоборот, встретится...
Поскольку Джон никогда не мог понять, осмыслить, и уж тем более озвучить, пусть мысленно, чего же, собственно, он хочет, даже признаться в самом факте желания не хватало духу. Предпочитая забывать сны и отмахиваться от них, разводя руками, мол, ну и что, со всеми бывает, он скоро даже вошел во вкус...
Но каким же ничтожным сейчас было то, иллюзорное, каким неполноценным, безвкусным, как картон, подсунутый вместо печенья. Плоским и одномерным.
Настоящий, реальный, единственный Аск был таким, каким больное воображение Джона никогда бы не смогло его изобразить. И от каждого его прикосновения у младшего партнера сердце подскакивало к горлу, и внезапно ставшее тесным белье врезалось в кожу. Быстро оставив всяческие потуги к сознательности и сопротивлению желаниям, Марек бросился с головой в этот омут, горячо и жадно отвечая на поцелуй, исследуя ладонями и пальцами каждый дюйм чужого тела там, куда только мог дотянуться. Будто все еще боясь, что наваждение падет и он снова очнется в своей кровати, один и с гулко колотящимся в висках пульсом.

От стремительности происходящего закружилась голова и какие-то там пункты, насажденные моралью и нормами, сорвало к чертям, как прохудившуюся велосипедную цепь. Оставшийся без этих утомительных оков, один на один с собственным экстазом, Марек даже сперва растерялся... Задохнулся, когда из груди выбило дыхание. Потянулся ближе к Аску, разочарованно застонав, оторвался от его губ, чтобы прогнуться назад, податливо и мягко, будто действительно делал это не раз.
Прикосновение. Одно, второе, третье. То как движение перышком по коже, то - обжигает нервы, как удар. Это нужно бы законсервировать, спрятать в банку или вшить под кожу крохотными бионом. А лучше - спрессовать в таблетку. Марек бы подсел на этот кайф и жрал его горстями, покрываясь мурашками и долго вздрагивая от случайных касаний чужой руки в процессе разборок с некстати заевшей молнией джинсов. А потом, спустя долгую, чудовищно долгую секунду, он уже стонал в голос, хрипло, снова забывая делать вдох, со смесью восторга и ужаса.
Аск замер, продлевая агонию, и Марек тоже замер, боясь опустить взгляд и убедиться теперь уже визуально - это действительно происходит. С ним. С ними. Становится реальностью щемящей в пояснице этот жутковатый пубертатный сон, вообще-то, не имеющий права на существование.
- Асск... - Свистом сквозь зубы.
Ухватился раненной рукой за плечо Тэйлора, чтобы удержаться на его коленях. Пальцами здоровой мягко, но ощутимо лег на его правое запястье. И двинул бедрами, толкаясь в тесно сжатые ладони, отчаянно сильно, содрогаясь от нового, накрывающего с головой, почти болезненного, ощущения и собственной невероятной храбрости.

Фантазии окончательно пали под напором реальности, осуществляемом руками Аска. Живые, но размеренные движения, выдающие опыт, но не скрадывающие того, что все происходящее сейчас было вовсе не игрой, доведенной до автоматизма, а искренним порывом. Если бы Мареку в голову сейчас пришло задуматься, он бы сообразил, что это может значить для старшего - попрать строгие, выжженые клеймами на подкорке, табу, отпустить самого себя с поводка. Не думать о том, что будет после...
Джону было, вероятно, проще. Особых запретов он в себе не выпестовал и спокойно перенес груз моральной ответственности со своей головушки на аскову. И просто получал удовольствия, пытаясь расслабиться... Просто расслабиться. Не стискавать пальцами предплечья кузена, разрываясь между инстинктивным желанием отстраниться и рефлекторным - прижаться сильнее.
Беззвучно ссыпались на пол склянки со специями, живописно дополняя визуальную составляющую творящегося хаоса. Всхлипнув восторженным выдохом, героический борец со смущением Марек, завороженно проследил взглядом за манипуляциями Аска, покорно закрывая глаза и подставляя лицо тонкой, контролируемой мужчиной, струйке масла. Когда защекотало по груди, вздрогнул, теперь наблюдая за движением этой блестящей густой дорожки по судорожно напрягшемуся животу. После чего снова вскинул подбородок, во все глаза глядя на Тэйлора. Шевельнул губами, будто собираясь что-то произнести, но оборвал эту затею, совершенно ошарашенный и поглащенный тем, каким... Каким был сейчас знакомый с детства человек... Невероятным, потрясающим, прекрасным. Почти пугающим. Это наблюдение предсказуемо усилило возбуждение, заставив молодого человека зажмуриться и всхлипнуть, сильнее сжимая бедра кузена, давая понять что не намеревается отпускать его.

Можно было выразиться изящнее, как-нибудь патетично и чувственно, но Мареку почему-то очень нравилось так, как формулировалось самостоятельно, в опустевшей голове. Тремя несущимися друг за другом нейронами-мыслями. Он. Трахает. Меня.
Откинувшись назад, оперевшись локтями о столешницу, он еще долго старался смотреть на Аска из под ресниц, невзирая на тот факт, что перед глазами уже довольно давно и необратимо плыло... Но продолжал упрямо, пока одно, очередное движение скользкого, твердого и кажущегося огромным, члена не выбило, к черту, все мысли вообще, погрузив Джона на несколько секунд в плаванье по открытому космосу на волнах, взорвавших под кожей водородную бомбу и приведший все до единого нервные клетки в состояние, близкое к истерике. Расслабившиеся, мгновенно, ноги почти соскользнули с бедер кузена, но тот удержал их... Или это марек сам, опомнившись, с силой стиснул коленями его талию, а потом продолжил движение, подтягиваясь вперед, сокращая расстояние до несущественного, вжимаясь в пах неожиданного (неожиданного?) любовника.
От этой идиотской мысли про любовника на губах Джона заиграла нездоровая улыбка, да и в глазах, снова открытых, заплескался лихорадочный блеск. Сомнение, смущение, их уже не существовало.
- Ассск... - Снова пропустил странное, острое имя свистом сквозь зубы. Запутавшись в своих желаниях, добавил, прихватывая его руки своими, словно боясь, что что-то заставит его остановиться. - Пожалуйста...
Пожалуйста что? Сильнее, перестань, еще, не останавливайся, божетымой, как столько всего можно ощущать сразу?
Ощущая заданный Тэйлором ритм, пропуская его сквозь все тело, Джон подхватил его, часто, нервно вскидывая бедра, задыхаясь от удовольствия, чувствуя, как каждое это движение отдается где-то страшно глубоко внутри. А потом и вовсе осмелел, освоился. Застонав долго и глухо, напряг поясницу, пуская это напряжение и в те мышцы, в которые сейчас сильно врывался Аск.

В какой-то момент во рту пересохло смертельно, Джон постарался чаще дышать носом, но от этого только сильнее закружилась голова - даже перед глазами поплыли цветные круги. Хотя, вполне вероятно, что дыхание тут было не при чем.
Поцелуй, мало соответствующий стереотипному пониманию поцелуя, принес облегчение, но лишь на несколько секунд. Потом стало только хуже. То ли от короткого укола боли, почти незаметного за накрывающими волнами удовольствия, рождаемого каждой новой фрикцией. То ли от привкуса меди во рту. А скорее - от всего разом, щедро сдобренного каким-то необъяснимым, животным порывом Аска, ощущаемым кожей и прочими органами чувств, совершенно инстинктивно. Как животные чуют опасность, Джонни чувствовал, что время от времени Тэйлор проходится внутри своего собственного сознания по границе между лаской и желанием причинить боль. Самым странным в этом открытии для Марека был тот факт, что он даже неконтролируемо сам тянулся к этой границе...
И скользил... Кожей под пальцами Аска, подчиняясь мгновенно каждому его движению, увлекшись этим, воспарив где-то в полуметре над разделочным столом, вламываясь пальцами в край столешницы, дотягиваясь ими, блестящими от масла, до груди и живота кузена, пытаясь то царапнуть короткими ногтями, то вывести незамысловатый узор на коже. А потом разом, одним прикосновением Аск начисто выбросил из этого мягкого, податливого как глина, организма все прочие эмоции, кроме тех, что сгруппировались в паху, грозясь обжечь пальцы, обхватившие подрагивающий член. Сильные, уверенные, красивые пальцы...
Проявивший уже все возможные чудеса выдержки, Марек взвыл, подмахивая ему на совершенно бессознательно уровне, ускоряя ритм, срываясь с него и замирая надолго, выгнувшись дугой, запрокинув голову. Оргазм подступал тяжелый, сильный, в несколько быстрых этапов превращающий нормально функционирующего человека в задыхающуюся, влажную от пота, чуть живую тушку.

Джон опустил расслабленные, болтающиеся без сил ноги, стукнулся пятками в закрытые дверцы под разделочным столом. Внутри, так и не проявившееся внешне, фыркнуло веселье, совсем неуместное. Разделочный стол. Раз-де-лоч-ный. Поэтому и размазанный по нему человек становится чем? Тушкой. Разделанной. Почему-то Мареку даже понравилось это понимание. И особенно - то, что разделал не абы кто, а...
Губы Тэйлора было почти не разглядеть, но он понял им сказанное почти по наитию... Фыркнул, не торопясь сползать с належенного места. Наоборот - заложил руки под голову,странным образом прекратив стесняться своей перемазанной в продуктах питания наготы. Зажмурился, а потом и вовсе закрыл глаза.
- Это плохо? - Уточнил. Голос оказался севшим, пришлось запнуться, сглатывая и прочищая горло кашлем.
Постепенно остывающее тело покрылось мурашками от легкого дуновения сквозняка откуда-то из прихожей. Он поежился и сел, выпрямившись. Голова закружилась - его повело и, уцепившись за край, который только что норовил выломать с корнем, он несколько секунд просидел, шатаясь, и прислушиваясь к ощущениям, сконцентрировавшимся в паху, промежности, и там, где, казалось, все еще был Аск. Это тоже не мешало бы законсервировать и постоянно прокручивать в голове. Примерно в этот момент, Марек осознал, что на это ощущение, и на все остальные воспоминания, можно будет дрочить годами.

Завертевшийся юлой у самого порога кабинки, Джон выдернул руку из хватки Аска и, скользнув своими двумя по его бокам, обнял. Весьма образно, конечно - прижался щекой к его плечу, рассеяно и по-дурацки радостно улыбаясь. Не столько ему, сколько своим ощущениям и чему-то еще, копошащемуся на подмостках разума. Думать сейчас о том, как смотреть в глаза, как говорить, как вообще теперь жить дальше, совершенно не хотелось - он понимал, что еще не один час потратит на бессмысленные попытки это понять. Но не сейчас. Не сейчас.
Отдельным пунктом программы с объятием было, конечно, желание поделиться с Тэйлором самым лучшим - густой смесью соуса и масла. И не просто мазануть, а пройтись хорошенько, заляпав и свеженатянутые брюки. Пусть не думает...
Чего не думает Марек еще не придумал. Вообще, мыслительный процесс происходил сейчас на редкость туго, хотя и объяснимо.
Отстранился быстро - не дожидаясь физического воздействия. Ткнулся спиной в створку кабинки, улыбнулся - видел бы себя со стороны, удивился - насколько получилось пошло. Даже перекрыло, наверное, плещущийся в глазах панический ужас и смущение на грани отчаянья. Разбившийся на две, совершенно противоположные личности, Джонни не придумал далее ничего лучше, чем выкрутить краны на полную и юркнуть под их спасительную струю, долбанувшую по коже откуда-то сверху.